Вокруг красной лампы - Страница 8

Старик расхохотался и затем раскашлялся.

- Рады видеть меня, говорите вы? Канальи! - сказал он. - Ладно, ладно, когда будет опять тепло на дворе, я, может быть, и загляну к вам. Весьма возможно, что загляну. Вы нынче стали слишком важны для казенного обеда, а? Завели себе столовые, как офицеры. До чего еще дойдет свет!

- Вы служили в линейном полку, сэр, не правда ли? - почтительно спросил сержант.

- В линейном полку?! - презрительно воскликнул старик. - Никогда в жизни не носил кивера. Я гвардеец, да. Я служил в третьем гвардейском полку, том самом, который теперь называют шотландской гвардией. Господи! Они все уже умерли, все до одного, начиная с полковника Бинга и кончая последним мальчиком-барабанщиком, и вот остался только я. Я здесь, тогда как должен бы быть там. Но это не моя вина!

- Всем нам придется быть там, - ответил сержант. - Не хотите ли попробовать моего табаку, сэр? - прибавил он, протягивая старику кисет из тюленьей кожи.

Старый Брюстер вытащил из своего кармана почерневшую глиняную трубку и начал набивать ее табаком сержанта. Как вдруг трубка выскользнула у него из рук и, упав на пол, разбилась вдребезги. Его губы задрожали, нос сморщился, и старик разразился продолжительными беспомощными рыданиями.

- Я разбил свою трубку, - жалобно воскликнул он.

- Перестаньте, дядя, перестаньте, - говорила Нора, наклоняясь над ним и гладя его по волосам точно маленького ребенка. - Это пустяки. Мы достанем другую трубку.

- Успокойтесь, сэр, - сказал сержант. - Не сделаете ли вы мне честь принять от меня вот эту деревянную трубку с янтарным мундштуком. Я буду очень рад, если вы возьмете ее.

- Черт возьми! - воскликнул старик, улыбаясь сквозь слезы. - Это превосходная трубка. Посмотрите на мою новую трубку, Нора. Бьюсь об заклад, что у Джорджа никогда не было такой трубки. Вы принесли сюда свою винтовку, сержант?

- Да, сэр, я зашел к вам, возвращаясь со стрельбы.

- Дайте мне подержать ее. Господи! Когда держишь в руках ружье, чувствуешь себя так, точно опять стал молодым. Ах, черт возьми, я сломал ваше ружье пополам.

- Это ничего, сэр, - воскликнул артиллерист со смехом. - Вы нажали на рычаг и открыли казенную часть ружья. Вы знаете, конечно, что мы заряжаем их оттуда.

- Заряжаете его не с того конца! Удивительно! И без шомпола! Я слышал об этом, но раньше не верил этому. Ах, им не сравниться со старыми ружьями! Когда дойдет до дела, - вспомните мои слова, - вернутся опять к старым ружьям.

- Клянусь вам, сэр, - горячо воскликнул сержант, - перемены не помешали бы в Южной Африке! В сегодняшней утренней газете я прочел, что правительство уступило этим бурам. Между солдатами идут горячие разговоры по этому поводу.

- Эх, эх, - ворчал старый Брюстер. - Черт побери! Этого не могло бы быть при герцоге. Герцог сказал бы свое мнение об этом.

- Да, он сделал бы это, сэр, - воскликнул сержант. - Пошли нам Бог побольше таких, как он. Но я засиделся у вас. Я зайду к вам опять и, если вы позволите, приведу с собой товарищей, так как каждый из них почтет для себя за честь поговорить с вами.

Итак, поклонившись еще раз ветерану и улыбнувшись Норе, толстый артиллерист ушел, оставив за собой воспоминание о своем голубом мундире и желтом галуне. Но едва прошло несколько дней, как он вернулся опять; мало-помалу он сделался постоянным посетителем Арсенального проспекта. Он приводил с собой других, и скоро на паломничество к дяде Брюстеру во всем гарнизоне установился взгляд как на своего рода долг каждого солдата. Артиллеристы и саперы, пехотинцы и драгуны входили, кланяясь, в маленькую гостиную, гремя саблями и звеня шпорами, тяжело ступая своими длинными ногами по грубому мохнатому ковру и вытаскивая из кармана сверток курительного или нюхательного табаку, который они приносили как знак своего уважения.

Была страшно холодная зима, и снег лежал на земле шесть недель подряд, так что Норе стоило большого труда поддерживать жизнь в этом изможденном теле. Были дни, когда старик впадал в слабоумие, и тогда он не говорил ни слова, и только в часы, когда он привык получать пищу, заявлял о своем голоде нечленораздельным криком. Но когда опять наступила теплая погода, и зеленые почки стали лопаться на деревьях, кровь оттаяла в его жилах, и он стал далее садиться на крылечке и греться под яркими солнечными лучами.

- Это укрепляет меня, - сказал он однажды утром, греясь на майском солнце. - Только трудно отгонять мух. Они становятся назойливыми в такую погоду и жестоко кусают меня.

- Я буду отгонять их от вас, дядя, - сказала Нора.

- Э, что за чудесная погода! Этот солнечный свет заставляет меня думать о небесном сиянии. Почитайте мне библию, моя милая. Я нахожу, что это удивительно успокаивает.

- Что вам прочесть из нее, дядя?

- Прочтите мне про войны.

- Про войны?

- Да, придерживайся войн. Дай-ка мне на минутку Ветхий Завет. Он мне больше по вкусу. Когда приходит пастор, он читает другое, а мне подавай Иисуса Навина или никого. Хорошие солдаты были эти израэлиты, чудесные солдаты.

- Но, дядя, - возразила Нора, - на том свете уже не будет войн.

- Нет, будут, милая.

- Но кет же, дядя.

Старый капрал сердито стукнул палкой об пол.

- Говорю вам, что будут, милая. Я спрашивал пастора.

- Что же он сказал?

- Он сказал, что там будет последняя битва. Он даже назвал ее. Битва при Арм... арм...

- При Армагеддоне.

- Да, так ее назвал пастор. Я думаю, что третий гвардейский полк будет там. И герцог... Герцог скажет свое слова.

В это время, поглядывая на номера домов, по улице проходил пожилой господин с седыми бакенбардами. Увидев старика, он направился прямо к нему.